Література і театр
| Тимошенко-Рындин Григорий (1892-1909) |
|
 |
Талантливый народный самородок, автор стихов и прозы.
Родился в Полтавской губернии, украинец, сын крестьянки. Родной отец его, интеллигент, от него отказался. Второй был крестьянином.
С детских лет Григория влекли к себе знания. Он с отличием окончил 2-классное народное училище. На скудные имевшиеся у него деньги мальчик покупал книги, искал уединения, чтобы погрузиться в этот новый и манящий его мир знаний.
Окружающие, особенно отчим, человек темный, грубый, невзлюбили Григория. Его преследовали, над ним смеялись, обзывали "ученым".
В поисках иной доли Тимошенко оставляет родные места и оказывается в Николаеве, без крова и денег. Местный зубной врач Кунельский берет его к себе в услужение в качестве лакея. Кунельский вовсе не был извергом, но он видел в 17-летнем юноше только слугу и не видел в нем человека. Замечались за Григорием и некоторые "странности". Он был бессребреником. Когда у него просили денег, то он отдавал последнее. Люди расчетливые, практичные спрашивали:
- Зачем ты отдаешь, когда у самого мало?
На что Григорий отвечал:
- Что же делать - просят. Нельзя не делиться. Отдадут, когда будет возможность.
В свободные минуты юноша удалялся от людей на берег Буга и здесь предавался размышлениям. Красота природы еще более подчеркивала безобразие человеческой жизни. Романтическая натура жаждала понимания или хотя бы сочувствия. Но люди были заняты только собою. И все, что накапливалось в его душе, Григорий стремился выразить поэтическим словом.
Колись приплентав на Вкраїну,
В ту хатину, де народивсь,
Де провів дитячі роки
I нічому не навчивсь...
Хата кілком підоперта,
Неначе бабуся стоїть;
І стріхою з причілком продерта,
Вітер усе шелестить...
Вже барвінок зав’яв на городі,
I садочок бур’яном заріс,
I поросла вже стежинка травою,
Де маленьким ходив я колись.
Вже зав’яли рожевії квіти,
Де соловейко колись щебетав,
На гіллі, росою повитім,
Рано вранці мене привітав…
І злісно в продертую стріху
Вітер сердитий тепер закричав:
"Нащо ви кинули хатину?" –
Неначе когось він питав.
І важко чогось мені стало
На тихий дивитись цей рай...
А може, того, що вже рідних
У мене сироти немає.
I сів на пеньок, як маленьким
На нього сідав я колись,
Тільки вже не дитячі дрібненькі
Сльози з очей полились...
Заветная мечта Тимошенко - продолжить учебу. Но в школе, куда он обратился, ответили, что обучение ведется только за плату.
Денег у юноши, разумеется, не было. Жизнь утрачивает для него смысл - и он принимает решение покончить с собой. Излив душу в прощальных романтических стихах и не менее взволнованной эмоциональной прозе - лирической исповеди человека, осужденного на одиночество, нищету и страдания, Григорий выпивает стакан с раствором серной кислоты. Его доставляют в благотворительную, находящуюся на Садовой улице, 30, еврейскую больницу, куда обычно и свозили тех, кому жизнь по тем или иным причинам оказывалась в тягость.
В больнице Тимошенко навещает николаевский журналист Н.Свидерский. Кратко изложив в местной газете историю юноши, приведя его стихи в исповедальную прозу, журналист подчеркивает, что видит в судьбе Григория нечто большее, чем одна несложившаяся жизнь. По его словам, "Григорий Тимошенко - сын народа, живущий во власти тьмы, в которой из года в год молчаливо и незаметно гибнут тысячи дарований и надежд, гибнет будущая Россия!"
Все сміється,
А я плачу,
I ніхто й не бачить
I не обізветься
На cії думи - мої сльози.
Разумеется, проза и стихи Григория Тимошенко - это всего лишь первые росточки поэтического таланта. Но этот юноша был предельно искренен, ибо не умел лгать. В данном случае он уравнивает поэзию ссамой жизнью. Рядом с манерными, вычурными и надуманными стихами так называемых новейших поэтов здесь формировалась поэзия высокого напряжения, пусть экзальтированных, но живых, искренних человеческих чувств. Подкупает редкая незащищенность, обыденная отреченность и житейская наивность юноши, на долю которого выпало столько жизненных невзгод.
Узнав из корреспонденции Н.Свидерского о судьбе Тимошенко, Николаевская "Просвита", по уставу чуждая всяких политических целей и преследующая одну задачу - развитие украинской культуры, на своем экстренном заседании приняла решение о зачислении Григория стипендиатом общества в одно из местных учебных заведений. Чтобы поддержать юношу, семья штабс-капитана Рамма забирает его к себе. Но, увы, этого оказалось недостаточно. Через месяц Тимошенко вновь оказывается в той же больнице, а спустя еще две недели его переводят в городскую больницу по 2-й Экипажской улице, где он и скончался 13 декабря 1909 года.
Похороны, за счет больницы, состоялись на городском православном кладбище. "На похоронах, - сообщала "Николаевская газета", - присутствовало несколько членов общества "Просвита", пришедших отдать свой долг безвременно погибшему юноше с задатками поэтического дарования и светлых стремлений".
Григорий Тимошенко
Т Е Р Н О В Н И К
(Н а м о ю с м е р т ь)
Была ночь... Все спало в покрытых мраком кустах... Ласково мерцали звезды в вышине и тысячами глаз отражались в тихой зеркальной воде. Ласково и тихо лобзала волна песчаный берег, как бы стараясь не разбудить кого-то, не разбудить уснувшую на мгновенье природу, боясь нарушить окружавшую тишину. Листья деревьев шептали какую-то чудную сказку, которую едва может усвоить чуткое ухо человека, но которая непонятна для него, которую слушают и понимают звезды, мерцая в беспредельной вышине... Слушают и эти, теперь тихие синие волны - дети водной стихии, мерно и тихо плеща, как будто малютка купаясь в прозрачной воде, ударяя и как бы качая, и эти тихие песчаные берега, многие века омываемые и ласкаемые ими, и скалы, и эту чудную рощу с ее неприглядным мраком... Все спит на этом тихом и чудном лоне природы, уяснив себе чудеса ее. Да, все уяснило и узнало, и все любуется чудным творением природы. И птицы, и роща, и цветы, и розовый куст, который разливает вокруг приятный опьяняющий запах, и мрачная неприступная скала, как пустыня смерти, гордо высящаяся над беспредельной пустыней и ее волнами. Порою белая чайка мелькнет в темноте, словно привидение, над грозной скалою, которая возвышается, словно полуразрушенный замок - остатки когда-то грозной башни какого-то доисторического времени...
Заснуло все... Только не спит одно существо на этой мрачной скале, дожидаясь рассвета.
И вот в темную ночь на этой неприступной твердыне раздались крики, быть может, последние в жизни, крики молодого, еще не оперившегося, с признаками твердых крыльев, орла, покинутого и забытого всеми. Орла, у которого душа и сознание человека и орлиная, но теперь уже истощенная сила.
И эти крики слышит только море, а люди отвернулись от них. И видно, как в темноте засверкали его глаза тысячами огней, и крик, полный тоски и отчаяния, огласил мертвую скалу: "Я жил для света, но свет от меня закрывали. Я жил для науки, но мне не дали ее, я не знаю ее. Так довольно же прозябать на этой темной, пустой и холодной земле! Смотреть на природу и не понимать ее! Жить для науки и не знать ее!
- О, музы, музы! Где вы?
- О-о, Немизида! Неужели ты не видишь и не слышишь моих страданий?!
- Так пусть же эта скала станет моей могилой, будет моей смертью!"
Шум моря все больше и больше усиливался, и волны беспрестанно ударяли в скалистый берег. А море бушевало у подножия скалы и в бессильной злобе ударяло ее холодными волнами, как бы желая разрушить ее, достать страдальца, вынести его на свет, облегчить его страдания и участь его. Но скала была непоколебима.
И снова раздался голос со скалы: "Прости же, жизнь. Теперь я ненавижу тебя... Я не могу тобой наслаждаться!... Я не могу, не умею! Мне не дают света... Я... Я... Это "Я" я возьму с собой в могилу. Пусть эта скала, в этой пустой темной и холодной жизни... Эта скала будет моей могилой".
Последние слова его звучали то грозно, с силой вырываясь из глубины истерзанной души, то тихо, словно последний, умирающий аккорд разбитой лиры.
Потом с криком: "О, наука! О, музы и грации! Я люблю вас", - он бросился вниз на острые камни у подножия скалы, окрасив море своей кровью.
И море завыло вокруг скалы, со злостью ударяя о камни, - и серые волны смыли с них пятна крови...
И люди найдут останки орла-человека и зароют его в земле. Но не узнают того, что слышали роща и цветы, и волны. Только соловей, сидя по утрам на розовом кустике, под которым часто сидел этот страдалец, запоет о страданиях и любви к науке, и тихо склонит молодая роза свои алые лепестки, и заблестят крупные капли слез, под косыми лучами восходящего солнца, чистою гранью алмаза. А утес сиротой останется стоять еще долгие годы, вспоминая о той жизненной стихии, которая слезами полила его лысую, обожженную солнцем голову...
Джерело: Ковалева О.Ф.,Чистов В.П. Очерки истории культуры Южного Прибужья.(От истоков до начала XX века) Кн.2.Литература и театр [Текст] / Ковалева О.Ф.,Чистов В.П. - Николаев : Тетра, 2000. - С.106-110.